Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Страница 93

— Я командующий действующими войсками армии Сибирского правительства ротмистр Арчегов! — голос ровный, спокойный, без малейших эмоций. Никак не вяжется с его глазами…

— Я командующий Народно-революционной армией штабс-капитан Калашников! — Николай Сергеевич постарался собрать в кулак всю волю и мужество и с достоинством скрестил руки на груди.

— Бывший, — с нарочитой печалью в голосе произнес ротмистр, — командующий бывшей армии, бывший офицер. Все бывший. Нет у вас армии, разгромлена она. На нашу сторону перешла в большинстве своем — солдаты победителей носом чуют. Но это так, к слову. Прошу вас подробно рассказать о взаимоотношениях чехов с вашим Политцентром, какие условия они выдвинули, где и с кем вы заключали соглашение, ну и прочее…

— С врагами революции я не разговариваю! — Николай Сергеевич гордо расправил плечи. Ожег Арчегова взглядом и с вызовом добавил: — Вот еще, жандарм новый выискался…

Договорить он не смог, ротмистр молниеносно рванулся вперед, и тут же страшная боль согнула пленного пополам. Руку взяли в стальные клещи, и твердый палец глубоко ткнул в больное плечо.

— А-а! — заорал Николай Сергеевич, ощутив всей шкурой, что пришла настоящая боль, невыносимая, чудовищная. А ротмистр продолжал терзать его тело, и Калашников почувствовал, что сходит с ума…

— Ты станешь отвечать все! Понял! — Боль обрушилась новой волной, давя сознание. По ноге потекло что-то горячее, мокрое. Боль стала невыносимой, и от жалости к себе Николай Сергеевич закричал:

— Я все скажу, все! Все!!!

Боль неожиданно отпустила, и тело будто выдернуло из кипятка. Облегчение было таково, что Калашников даже не осознал, что кишечник непроизвольно опорожнился. Весьма специфический запах стал заполнять маленькое помещение своими миазмами. Ротмистр зафыркал носом:

— Жандармы, как я вижу, вас пряниками кормили. Ну а я МАД на вас опробовал. Методика активного допроса так зашифровывается. Это вам не по морде получать, тут основа несколько иная. Это вы, краснюки вонючие, режете ремни, глаза колете, в кострах жарите… Фантазии у вас нет, выродки… И на расплату вы жидки, господа. Пехота гибнет зряшно, потому что ее вожди не к светлому будущему стремятся, а к удовлетворению низменных потребностей, от тщеславия до шевеления безумных тараканов в голове…

Ротмистр чиркнул спичкой и закурил папиросу, отошел в глубину коридора, встал поближе к разбитому стеклу и скомандовал:

— Пляскин! Прислать пяток солдатиков из этих, пусть отмоют своего… говнокомандующего. Потом ко мне его в вагон, я с ним поговорю, хорошо так поговорю, с чувством, с толком, с расстановкой…

Голос ротмистра, спокойный и безжалостный, прибил к полу Николая Сергеевича, уже вставшего на четвереньки. От нахлынувшей волны дикого животного страха, что этот ужас снова продолжится, от безумной жалости к самому себе он заскулил…

Иннокентьевская

— Чехи вон уже где стоят, господин поручик, — молодой солдат с чумазым лицом ткнул рукой в сгущающиеся сумерки. Мичурин припал щекой к холодному прикладу, тщательно подводя мушку под едва видневшуюся фигуру. Плавно потянул спуск, грохот выстрела привычно ударил по ушам. И чуть глухо выругался — только патроны переводить…

Бессмысленная перестрелка на окраине станции шла уже два часа. А как все хорошо начиналось — его бронепоезда беспрепятственно расстреляли все чешские эшелоны по линии железной дороги. Такой война ему и мыслилась в кадетском корпусе, только место угловатых бронепоездов в его детских снах занимала лихая кавалерия. Все же прав господин ротмистр — прорыв его дивизиона может быть только при достижении полной внезапности, в противном случае будут сплошные неприятности.

Они и начались, когда «Быстрый» уткнулся в эшелон, что застрял на пути перед входной стрелкой. Пришлось высаживать десант и атаковать станцию в пешем строю, при поддержке орудий. Чехи не ожидали атаки с фланга и отступили к кирпичным зданиям, встретив атаку семеновцев плотным пулеметным огнем. Прорыв не заладился, и поручик сообразил, что братушек раз в десять больше, чем его солдат. Атака на этом закончилась, фортуна отвернула от них лицо.

И тут же густыми цепями пошли в наступление чехи — быстрыми перебежками мелькали они среди деревянных пристанционных строений. И сразу пошли первые потери — пожилой подпрапорщик, принявший командование над первым взводом, получил пулю в лоб, а второго взводного командира еле выволокли раненого, уложили в броневагон. Пришлось Мичурину самому командовать десантом, он только глухо матерился и громко ободрял сникнувших солдат. И это все, что он мог еще делать — их уже почти вытеснили из Иннокентьевской, и поручик стал подумывать об отступлении.

Но тут все изменилось как в сказке — пальба со всех сторон поднялась такая, что впору всех святых выносить…

— Ничего, сейчас вам помогут чехов прищучить! — уверенный голос заставил Мичурина обернуться. Перед ним стоял незнакомый молодой капитан в беленом полушубке, за ним два подпрапорщика в шинелях, похожие на небольшие бочата. Поддели под обмундирование теплое белье и свитера, вот и «располнели» — обычное для пехоты дело.

— Позвольте представиться — капитан Шайдицкий, Владимир Иоаннович. Вы командир бронепоездов?

— Да, командир дивизиона. Сибирской императорской армии поручик Мичурин, Павел Антонович!

— Ага, интересно как. Императорской армии?! Тогда позвольте немедленно поступить в ваше распоряжение. Со мной здесь еще тридцать офицеров и подпрапорщиков. На станции наш конвой стоит, а сейчас там делать нечего, раз такое веселье начались…