Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Страница 69

— Нужно ввести в Иркутское войско все инородческое население, как в 1896 году хотели. А казаки будут в бурятских сотнях урядниками и вахмистрами, — добавил Прокопий Петрович после короткого размышления. — Тогда к лету мы выставим два полнокомплектных полка конницы, шестисотенного состава, плюс батальон и артиллерийская батарея.

— А зачем крестьян по всей иркутской округе в казаки записывать, с них толку никакого нет, да и роптать за снаряжение на службу будут. Тебе нужна головная боль, такая как в Забайкалье в двух отделах творится? Там же все «сынки» супротив казачества пошли…

— Я их в пластуны определю, один батальон войско выставлять будет. А потому снаряжаться крестьяне будут легко…

— А-а, — понимающе протянул Сычев, ведь пеший казак тратился в семь раз меньше. Потому нерчинские казаки и бузят, ведь в начале века они пешими служили. Хитрованы — хотят и полный казачий пай себе оставить, и на службу не тратиться…

— Здесь живут до десяти тысяч крестьян из казаков, и все они желают в казачество обратно вернуться. А за ними односельчане потянутся. А насчет округи скажу одно — по Иркуту и Ангаре до Иркутска едва сорок тысяч крестьян проживают, ну пятьдесят, в лучшем случае. Лучше всех поголовно оказачить, чтоб чересполосицы избежать…

— Оно понятно, — понимающе протянул Сычев, но сам думал о другом. Если принять предложение Оглоблина, то иркутских казаков вместе с бурятами и поверстанными крестьянами станет чуть ли не полтораста тысяч, или в десять раз больше, чем сейчас. Столько же казаков в Забайкалье сейчас за Семенова стоят, впрочем, другая половина за красных воюет.

Тут иное вырисовывается, о чем Прокопий Петрович не говорит, лукавит. Если правительство в Иркутске будет, а ехать ему некуда, то казаки завсегда смогут его за горло взять. И повторится давняя омская история, вот только там на правительство атаман Иванов-Ринов давил, а здесь тем же атаман Оглоблин заниматься будет. Но и увеличить войско нужно, и на порядок — тогда оно сможет красных на границе губернии остановить летом, а уж полгода как-нибудь отбиваться самим придется, ну об этом и думать чуть позже надобно…

— Я сделаю все! — решился Сычев на категорический ответ, в конце концов, это реформирование важно в интересах государства и казачества, тем более, когда пожаром партизанщины почти вся губерния охвачена.

— Что ты хочешь от нашего войска, Ефим Георгиевич? — глухо спросил Оглоблин и поднял воспаленные глаза. Сычев не отвернул от него взора, угрюмо, медленно чеканя слова, ответил:

— Для себя ничего! И про меня не вздумай плохо подумать, Прокопий Петрович! — кривая улыбка сама вылезла на лицо Ефиму.

— Скажи, что случилось?! Не темни! Что делать? — Взгляд Оглоблина прямой, голос без малейшей иронии, а вот лица атамана и есаула стали за какие-то секунды встревоженными.

— Через три часа должны восстать солдаты на Знаменской стороне. Все солдаты отряда особого назначения. И вся милиция в городе — они уже у своих участков кучкуются. Восстанут, как пить дать, если губернатор не уговорит сутки потянуть, он уже в казармах. — Сычев взял папиросу и нервно закурил. Оглоблин с Лукиным внимательно слушали, напряженно сопели.

— За переворотом опять стоят чехи. Почти все руководство заговором мы успели арестовать, как вы знаете, уцелели лишь те члены Политцентра, что в Глазково у чехов попрятались. Теперь их к нам на пароходах в Знаменское переправляют. Генерал-лейтенант Артемьев, старая сволочь, мне запретил категорически за повстанцев в Знаменском браться, а чехи приказывают Глазково не обстреливать, иначе в ответ грозят бронепоездами город разгромить. Только ненадежную роту инструкторов разоружил, в училище препроводил и на гауптвахту всех посадил. Вижу, ты в курсе, уже знаешь?!

— Степан Александрович поведал, да и сотню Петелина по твоему приказу на улицы патрулями выслали!

— Чехами блокированы поезда Верховного Правителя, — глухо продолжил Сычев, — а в Красноярске эсеры подняли восстание и отсекли все наши армии. Чую, что лишь малость из них к Иркутску прорвется, а остальные либо погибнут, или сдадутся красным, что преследуют по пятам.

— А что же союзники?! — уже чуть вскрикнул Оглоблин.

— Чехи удрать хотят с барахлом и золотым запасом России. И нас предали, и удерут дальше по железке, так как с Политцентром они договорились. А если мы заартачимся, то чехи нас здесь из пушек погромят…

— Атаман Семенов не даст…

— Кто ему позволит?! — резко, может быть излишне резко, прервал Оглоблина Ефим Георгиевич. — У посланного сюда отряда Арчегова людей мало и только три бронепоезда. Политцентр побить он может, но вот если чехи супротив выступят? У генерала Скипетрова, что следом за ним идет, и одной тысячи бойцов не наберется. У нас в городе сейчас намного больше сил. А здесь, в одном только Глазково, сколько чехов сидят?!

— На что надеяться? И что же делать?!

— На японцев, что у ротмистра. И еще эшелоны идут. Они, думаю, у нас тридцатого будут, через два дня. Надо продержаться это время. Не допустить восстания в Знаменском. В общем, так — начинай мобилизацию всех казаков. К тюремному замку всех своих подтягивай, там семеновцев сотня с пушкою. Сколько наберешь?

— Всех способных держать оружие мобилизую, в казармах у меня учебная и нестроевая команды, сильные караулы цейхгаузов уполовиню. Сотни три с половиной казаков наберу, — уверенно ответил атаман.

— Я всех офицеров округа и резерва на казарменное положение перевел. Хотел из них три роты сформировать, но прислушался к совету Арчегова и по военно-учебным заведениям распределил. И ты, знаешь, но ротмистр прав — там от них пользы намного больше будет. В Лиственничное утром отправил сорок шесть офицеров — артиллеристов, связистов, техников и саперов. Всю взрывчатку со складов выгреб…